ШКОЛА Н.В. ТИМОФЕЕВА-РЕСОВСКОГО

В.И. Корогодин

Владимир Иванович Корогодин, родился в 1929 г.Доктор биологических наук, профессор, ведущий научный сотрудник отдела биофизики Лаборатории ядерных проблем Объединенного института ядерных исследований, г.Дубна. Работает в области радиобиологии клетки, общей радиобиологии, радиационной генетики, мутагенеза,теории информации. Знаком с Н.В.Тимофеевым-Ресовским с 1956 г. Соавтор монографии Н.В.Тимофеев-Ресовский, В.И.Иванов, В.И.Корогодин "Применение принципа попадания в радиобиологии"(М.:Атомиздат,1967)

Первые встречи

Впервые я услышал о Николае Владимировиче Тимофееве-Ресовском в 1956 г., весной, когда он только начал приезжать в Москву после амнистии и поселения в Свердловске. По биофаку МГУ (где я работал тогда на кафедре биофизики) прошел слух, что в Москве "появился какой-то Тимофеев-Ресовский, который работал в Германии, сотрудничал с фашистами, сидел в тюрьме, теперь выпустили и разрешили лекции читать". Генетик. Менделист-морганист. Узнав, где будет лекция, я отправился туда вместе с А.Л. Агре и Г.Г. Поликарповым... Зал был переполнен. Из-за кулис вышел коренастый плотный мужчина с гривастой головой. Оглядел зал. Снял пиджак, повесил на спинку стула. И заговорил... Я не запомнил темы и содержания лекции, кажется, что-то о биогеоценологии. Поразила нас тогда речь, превосходная русская речь, без малейшего (ожидавшегося) акцента, и ясность изложения, нами никогда не слыханная... Зачарованные и несколько оглушенные впечатлениями, мы вернулись на кафедру.
.......
Осенью мне сообщили, что Николай Владимирович опять в Москве и будет читать лекции на мехмате, на кафедре Алексея Андреевича Ляпунова. Мы с Г.Г. Поликарповым, конечно, отправились на эту лекцию (кажется, она была посвящена принципу усилителя в биологии). Мы уже знали к тому времени, что отдел биофизики Института биологии УФАН СССР, которым руководил в Свердловске Николай Владимирович, располагает биостанцией на берегу одного из уральских озер - Большое Миассово, в Ильменском минералогическом заповеднике, и решили испросить разрешение провести там летом отпуск. Это единственное, что мы смогли тогда сказать Николаю Владимировичу, и тотчас же получили его согласие. "А что Вам привезти?" - спросили мы. Николай Владимирович на мгновение задумался и ответил: "Дрозофилиные пробирки!" -"Сколько?" - спросили мы, не ведая даже, о чем идет речь. "Побольше"... Нас несколько озадачило, что Николай Владимирович даже не спросил, кто мы и где работаем. На всякий случай мы попытались назвать наши фамилии, но обратил ли он на это внимание, была не ясно. Полные ожидания летней поездки, мы пошли в общежитие попить пивка... Но встретился я с Николаем Владимировичем значительно раньше, чем надеялся. Произошло это так.
.......
Испросив телеграфно согласие Николая Владимировича, приезжаем с И.А.Терсковым в Свердловск, находим институт. Суббота, рабочий день закончен, никого нет... До следующего поезда - три часа. Разочарованные и обескураженные, стучимся в запертые двери института. Наконец, нам открывает сторожиха: "Вам что?" - "Да вот, мы приехали к Тимофееву-Ресовскому, а . здесь все закрыто, нам три часа до поезда..." - лопочем мы с Иваном Алексадровичем. "К Николаю Владимировичу? Так бы и сказали!" -говорит сторожиха, протягивает нам записку и захлопывает дверь. На обрывке бумажки - адрес, и больше ничего. Отправляемся по этому адресу.
  На наш звонок дверь распахивается - на пороге Николай Владимирович. "А вот и вы!" - восклицает он, даже не спросив, кто мы (что он меня не узнал, я был уверен, и оказался прав). - Идите сюда, раздевайтесь! -не дав нам объяснить свое вторжение, продолжает он, вводя нас в гостиную. - Вот Лелька придет, чайком напоит!" Не спросив опять! - ни кто мы, ни где и кем работаем, а лишь поинтересовавшись, чем мы занимаемся, и услышав от Ивана Александровича, что он из Красноярска, Николай Владимирович тот час начал расспрашивать его о Сибири, похвалил красноярскую школу физиков, заговорил о судьбе Байкала, о енисейском хариусе, начал доставать с полок и показывать нам какие-то книги по ихтиологии, а когда через час мы поднялись и стали прощаться, категорически никуда нас не пустил, заявив, что ночуем мы у него, а уедем завтра, это дело решенное...
  Еще через час пришла Елена Александровна, неся набитую авоську, и сразу же направилась на кухню... После отличного ужина с водочкой и заключительного чаепития, далеко заполночь, вняв уговорам Елены Александровны: "Колюша, ребята устали, дай им отдохнуть!", Николай Владимирович отвел нас в гостиную, где было уже постелено на диване и раскладушке, положил на стол несколько альбомов репродукций на разных языках - "Это чтобы вам не скучно было" - и ушел. Мы переглянулись и легли спать. Говорить о чем-либо было невозможно. Это была стихия, явление природы, совершенно неведомое нам, с которым мы столкнулись впервые.
  Уехали мы на следующий день, после радушного, обильного, весело прошедшего завтрака, сопровождавшегося рассказами Николая Владимировича о встречах с Нильсом Бором, о поездках по Америке, о работе в "пункте С" и о том, как руководил там институтом Николай Васильевич Риль, известный радиохимик, лауреат сталинской премии, а затем директор института в ФРГ...
  Защитив кандидатские диссертации и получив дипломы, мы с Геннадием Григорьевичем Поликарповым (тогда он уже работал в Севастополе), летом 1958 г. приехали в Миассово. Николай Владимирович тотчас же окрестил нас "кандибоберами". Вскоре появился и третий "кандибобер" - Олег Вячеславович Малиновский, из Колтуш. Дрозофилиные пробирки мы привезли, выпросив два ящика у Н.П. Дубинина, лаборатория которого (прообраз будущего Института общей генетики АН СССР) размещалась тогда в маленьком домике, на территории Ботанического сада АН СССР.
  Мне никогда не забыть обстановку, поразившую меня на биостанции: отсутствие формализма, лживых понятий "трудовая дисциплина" и "рабочий день", органическое слияние жизни и работы. "Науку надо делать без звериной серьезности" - любил говаривать Николай Владимирович, и здесь это полностью воплощалось в жизнь. Работа в лабораториях, экскурсии по заповеднику, обсуждения на семинарах и во время застолий, шутки друг над другом и над вновь прибывающими, курс лекций по генетике, специально читавшийся Николаем Владимировичем для гостей, а таких, вроде нас с Г.П. Поликарповым, было немало, целый палаточный ; городок - все это создавало непередаваемое словами ощущение Праздника, Полноты Жизни, Торжества Духа... О летних "сборищах" в Миассове много уже писалось. Хочу добавить лишь одно, о чем редко вспоминают, но что было чрезвычайно важно, хотя и не всегда осознавалось, для всех, кто соприкасался с Миассово, Николай Владимирович был тем, кого (или "чего"?) нам более всего недоставало - Критерием Значимости. На семинарах в Миассово, в беседах с сотрудниками Николая Владимировича и, конечно, с ним самим получали оценку результаты наших работ, наши идеи, наши планы, и не только оценку, но и корректировку, и осмысление, чего неизменно требовал от нас всех Николай Владимирович своим сакраментальным вопросом: "А скажи-ка, почему сие важно в-пятых?" Это было, пожалуй, даже важнее просветительской роли его лекций, из которых многие из нас (и я в том числе) впервые узнали, что такое формальная генетика, пресловутый 'вейсманизм-менделизм-морганизм". Все это приводило к тому, что побывавшие в Миассове как бы несли на себе особую печать, нечто вроде зеленой чалмы правоверных, посетивших Мекку...
......
Вернувшись в Москву, я начал читать, что мог достать, по генетике, и прошел "малый практикум по дрозофиле" у Марка Леонидовича Бельговского. Не удовлетворившись самообразованием, осенью я "понес знания в массы" - поставил практикум по дрозофиле и прочитал несколько лекций по генетике для студентов только что организованной кафедры биофизики физфака, которой заведовал Л.А. Блюменфельд. Шла осень 1958 г. Дрозофила вернулась на биофак МГУ через 10 лет после ее изгнания. Так мы отметили 10-летие "исторической сессии ВАСХНИЛ"...
  А обстановка на биофаке продолжала оставаться мерзкой. Б.Н. Тарусов всерьез опасался, что меня, а возможно, и его после моих лекций прогонят с работы. Попытки проф. Л.Г. Воронина - декана факультета -организовать лекцию Николая Владимировича в один из его приездов в Москву потерпели фиаско. Партбюро, где доминировали "лысенкоиды", сплошной стеной встало против приглашения на факультет "этого фашиста". Вход ему был открыт лишь на нашу кафедру, кафедру биофизики: Б.Н. Тарусов, сам из породы "альфа", высоко ценил Николая Владимировича как ученого и за его личные качества - гражданское мужество и ярко выраженное чувство собственного достоинства.
  Николай Владимирович посетил нашу кафедру раза три (здесь, кстати, произошла его первая послевоенная встреча с Шарлоттой Ауэрбах, приезжавшей в нашу страну) и выступал с лекциями. Присутствовавшие на одной из этих лекций студенты кафедры генетики решили пригласить его на заседание научного студенческого общества, что вылилось в первое официальное выступление Николая Владимировича на биологическом факультете. Организовал его выступление председатель НСО Д.М. Глазер, тогда студент 3-го курса, а ныне доцент кафедры генетики (я очень благодарен Д.М. Глазеру за воспоминания об этом событии, использованные мною ниже с его разрешения).
  Надо сказать, что задача была не из легких. С одной стороны, на предварительное приглашение, переданное через меня, Николай Владимирович ответил бурным отказом, ясно было, что ему претило повторение неудавшейся попытки Л.Г. Воронина. С другой стороны, ясно было и то, что партийные организации биофака, и особенно кафедр генетики и дарвинизма, будут категорически против. Новый заведующий кафедрой генетики - В.Н. Столетов, одновременно министр высшего и среднего специального образования, сделавший карьеру во времена Лысенко, правда, заигрывал с "недобитыми" генетиками (будучи политиканом, он предвидел скорый крах Лысенко) и дал согласие на приглашение Николая Владимировича на студенческий кружок, но предупредил (явно из осторожности), что сам присутствовать "не сможет". И тогда мы разработали "коварный" план. Д.М. Глазер, прорвавшись через свиту к В.Н. Столетову в перерыве между его лекциями, сказал ему, что Тимофеев-Ресовский соглашается выступить перед студентами с одним условием: если на его докладе будет Столетов. Получив согласие, немедленно по телефону сообщил мне, а я позвонил Николаю Владимировичу и сказал, что Министр лично просит его прочитать доклад и хочет с ним познакомиться. Николай Владимирович согласился - он "уважал начальство". Доклад был назначен на следующий день. Объявления, развешенные на биофаке, были вскоре сорваны представителями партбюро, но все и так уже обо всем знали, и аудитория была переполнена задолго до начала семинара. Доклад был великолепен. Николай Владимирович вообще любил выступать перед молодежью, а здесь и отклик был адекватный -ведь аудитория была биологической. Доклад носил общеметодологический характер и завершался утверждением, что "ученый должен быть как боксер - уметь бить противника из любой позиции". Аплодисменты, возгласы, все формы изъявления восторга - в общем, было здорово. Затем состоялось знакомство Николая Владимировича и В.Н. Столетова и, на что мы и рассчитывали, официальное предложение прочитать курс генетики на кафедре МГУ. Такой же курс лекций уже несколько лет Николай Владимирович читал на кафедре генетики Ленинградского университета...
......
А в конце 1961 г. я узнал, что в Обнинске открывается новый институт - Институт медицинской радиологии АМН СССР, где предполагаются исследования по радиобиологии. Я познакомился с директором этого института академиком АМН СССР Г.А. Зедгенидзе, и в начале 1962 г. переселился в г. Обнинск в качестве заведующего лабораторией радиобиологии клетки. Директор мне понравился. Институт был новый и, кажется, с большим будущим. Я решил уговорить директора пригласить в институт Н.В. Тимофеева-Ресовского.

Обнинский период

  При первом же удобном случае я заговорил с Г.А. Зедгенидзе о Тимофееве-Ресовском. "Тимофеев-Ресовский? - переспросил он. - Знакомая фамилия... Он не работал под Берлином?" - "Работал, - ответил я, - в Берлин-Бухе, заведовал отделом генетики в Институте мозга". - "А! Там я его и видел. Я был в комиссии по ознакомлению с немецкими институтами... У него в лаборатории такие установки, такие установки..." И в ответ на мой недоумевающий взгляд пояснил: "Установка стоит, в ней -дрозофила. Клетка поделится - мутация произошла! - лампочка зажигается..." С трудом сообразив, что речь идет о термостате, подхватываю тему: "Эти же установки у него и здесь, в Свердловске". - "Как, разрешили вывезти?" - "Он их и сюда перевезет, если к нам поступит..."
  Через несколько недель, проведя по поручению Г.А. Зедгенидзе "разведку", я ему сообщил, что никакие запреты на Тимофееве-Ресовском не "висят", что ему можно проживать в любом месте страны и занимать любую должность. "Очень хорошо. Остальное за мной. Мы его пригласим прочитать лекцию, Вы на"; вторично познакомите и мы его пригласим работать".
  "Вторичное знакомство" произошло примерно через полгода, в моей квартире. Во время обеда Г.А. Зедгенидзе предложил Николаю Владимировичу перейти в наш институт. Николай Владимирович тотчас согласился, заявив, что сам он "родом из Калужской губернии" и ему "приятно будет помереть на родине". В течение последующего года в Обнинск переехали те сотрудники Николая Владимировича, которых он брал с собой из Свердловска, а весной 1964 г. прибыли и Николай Владимирович с Еленой Александровной. Николай Владимирович возглавил отдел радиобиологии и экспериментальной генетики, куда, помимо двух наших лабораторий, вошла еще лаборатория молекулярной радиобиологии (ею заведовал Ж.А. Медведев), а позже - группа медицинской генетики (которой руководил Н.П. Бочков) и лаборатория радиационной иммунологии (заведующий К.П. Кашкин). Ядро лаборатории экспериментальной генетики составили свердловчане В.И. Иванов, Е.А. Тимофеева-Ресовская и Н.В. Глотов, а также вскоре поступившие к нам И.Д. Александров, Б.ф. Чадов, Е.А. Гинтер, Е.М. Хованова и В.А. Мглинец. Вскоре друзьям Николая Владимировича удалось добиться в ВАКе присуждения ему степени доктора наук (по совокупности работ), а затем и звания профессора -ведь у него не было не только кандидатской степени, но даже диплома о высшем образовании, и он получал какую-то мизерную зарплату.
  Последующие несколько лет, до конца 60-х годов, были, по крайней мере мне так кажется, лучшим периодом для института, да, пожалуй, и для самого Николая Владимировича. Г.А. Зедгенидзе очень хорошо относился к нашему отделу, и особенно к Николаю Владимировичу. "В нашем институте, - говаривал он, - есть два типа ученых: те, кому я показываю иностранцев, и те, кого я показываю иностранцам". Мы принадлежали ко второй, немногочисленной группе. В основе отношения к нам у директора лежал принцип: "Не мешать работать!" Наш отдел занимал превосходные помещения, имел все необходимое, заведующие лабораториями сами намечали тематику исследований. Мы не ощущали никакого администрирования. Георгий Артемьевич Зедгенидзе очень ценил в других людях чувство собственного достоинства и умение самостоятельно работать и не скрывал этого. Если ему надо было побеседовать с Николаем Владимировичем, он сам (а не через секретаря) спрашивал по телефону, когда Николай Владимирович сможет уделить ему время, и приезжал к нему на машине в точно назначенный срок (административный корпус института отстоял от нашего, экспериментального, примерно на 7 км). Такое отношение директора очень импонировало нам всем и, конечно, весьма способствовало той открытой, свободной и творческой атмосфере, которая так естественно складывалась вокруг Николая Владимировича.
.......
  Жили Тимофеевы-Ресовские в Обнинске недалеко от вокзала, что очень облегчало "доступ" к ним иногородних гостей. Квартира Тимофеевых-Ресовских была небольшой, из трех комнат (одна из них проходная), в "хрущебном" доме. Маленький кабинетик, со старыми (еще из Берлин-Буха!) диваном и письменным столом со стопками вновь поступивших книг, вдоль стены - книжные стеллажи; спальня Елены Александровны - единственная комнатка с новым мебельным гарнитуром, и гостиная (она же столовая, она же спальня для иногородних гостей, которые нередко здесь ночевали) с большим столом посередине, книжными стеллажами вдоль стен и картинами Олега Цингера, как правило, даже без рам ("Он так их нам и дарил!").
  Вечера в доме у Тимофеевых-Ресовских были столь же естественной и неизменной слагающей нашей жизни в Обнинске, как и будни, а подчас и дни отдыха, проводимые в лабораториях. К Тимофеевым-Ресовским можно было прийти всегда, часов в 7 вечера. Ежедневно. На звонок неизменно выбегал Николай Владимирович, если было холодно, снимал с вас пальто, и сам вешал на вешалку (так же как и прощаясь - провожал вас и подавал вам пальто), и, введя в гостиную, предлагал садиться "где хотите". Если гостей набиралось много, они постепенно диффундировали в кабинет Николая Владимировича и даже в спальню Елены Александровны, размещаясь на чем только возможно. Независимо от того, сколько было гостей, появлялся самовар, и Елена Александровна, этот ангел-хранитель Николая Владимировича и всех нас, поила нас чайком. Когда подряд выдавалось несколько многолюдных вечеров, Елена Александровна иногда начинала ворчать, жаловаться на усталость и просила нас: "Ребятки, не приходите с недельку, отдохнуть надо". Но проходил день, два, и Елена Александровна говорила: "Володя или Коля, или Лиза), что-то вы давно у нас не были, приходите сегодня!" - "Елена Александровна, да ведь Вам и Николаю Владимировичу отдохнуть надо", - отвечал Женя (или Володя, или Таня), и обычная реакция Елены Александровны: "Да мы уже соскучились..." Николай Владимирович уверял, что так было всегда - и в Свердловске, и в "пункте С", и в Берлин-Бухе... Собирались мы у Тимофеевых-Ресовских часто и по праздникам - на Новый год, на Пасху.
  Хотя к Тимофеевым-Ресовским мог прийти кто хотел, это не означает, что любой был желанным гостем. Если Николай Владимирович посчитает кого-либо непорядочным, он мог сказать ему об этом в лицо и предложить не бывать более у них в доме; однажды я сам был свидетелем такого эпизода. Порядочность - обычная нормальная человеческая порядочность - почиталась им очень высоко и ценилась более чем прочие (в том числе и научные) достоинства. Он был глубоко убежден, что непорядочный человек не может успешно заниматься научной работой, и говаривал: "Главное, чтобы человек был хороший".
......
  Семинары и обсуждение текущей работы в отделе; вечерние чаи; лекции в Московском и Ленинградском университетах; лекции и доклады в Москве, Ленинграде, Ереване, Минске, Душанбе и других городах для научных работников и студентов; лекции в Обнинске и других местах Калужской области для агрономов, учителей, школьников, работников милиции и пожарной команды... Николай Владимирович никому не отказывал - он считал своим долгом, своей обязанностью нести знания всем, кто хочет их получить...
  И при этом - постоянная научная работа, обсуждение планов и результатов экспериментов, шедших под непосредственным его контролем, по генетике популяций и феногенетике дрозофилы, по радиационной генетике арабидопсис, по радиобиологии почвенных микроорганизмов, по радиационной цитогенетике млекопитающих; слушание отчетов и диссертаций многочисленных аспирантов из разных союзных республик - Армении, Украины, Таджикистана; работа над статьями, зачастую переходившая в диктовку статей своим соавторам; работа над книгами. За обнинский период им с учениками и сотрудниками других институтов написано пять монографий, где досконально, с дотошностью выверены все факты, все ссылки, отшлифована каждая фраза - и это при том, что писать (точнее, диктовать) книги он не любил, долго не соглашался приступить к очередной, ругался и ворчал.

.......