Об Издательском отделе ОИЯИ

Саранцева В. Р.

Вспоминая события времен создания ОИЯИ, каждый, кто оказался их свидетелем, видит наиболее близкие ему фрагменты общей картины тех дней.

Для меня это выглядело так. В ЭФЛАН (ныне ЛВЭ), где я, выпускница факультета журналистики МГУ, удрученно глядя в микроскоп, отыскивала в фотоэмульсии какие-то абсолютно неинтересные мне дельта-электроны, приехала большая делегация. Это были представители 12 стран, учреждающих Институт, - естественно, в сопровождении толпы журналистов. Гостям показали синхрофазотрон, а потом их, потрясенных фантастическим видом этой стальной баранки, привели в лабораторный корпус, чтобы ознакомить с создаваемым детекторным оборудованием.
Среди всего прочего делегацию провели по комнатам, где лаборантки-просмотрщицы старательно вглядывались в окуляры в поисках фотоэмульсионных "событий" - "звезд" с вылетающими из них всякими пи-мезонами, останавливающимися протонами и тому подобным. На фотоэмульсиях, облученных в космических лучах, тренировались микроскопистки, готовясь к встрече антисигма-минус-гиперона, рожденного уже в пучке синхрофазотрона и ставшего первым открытием в Лаборатории высоких энергий. Но это будет позже, а тогда журналисты разглядывали малознакомое им оборудование, и албанский газетчик в придатке к одному из микроскопов углядел меня - свою однокурсницу по факультету. Это был первый для меня человек, который сказал: "Теперь у тебя будет работа по специальности - международный институт должен иметь свой информационный центр".

В какой-то степени его слова начали сбываться даже раньше, чем можно было предполагать. В сентябре 1956 года началась работа над окончательным текстом Устава Института и Положения о его персонале. Активное участие в ней принял М. М. Лебеденко - квалифицированный юрист, человек с широким кругозором. Нужно было срочно подготовить по экземпляру каждого документа, технически оформленного так, чтобы можно было дать на подпись представителям стран-учредительниц ОИЯИ.
К этой работе Михаил Михайлович привлек секретаря В. И. Векслера Е. А. Гальскую - первоклассную машинистку, вскоре ставшую секретарем первого административного директора ОИЯИ В. И. Сергиенко, и меня - в качестве корректора.
23 сентября Устав был подписан представителями стран, которые с этих пор стали называться длинно и витиевато - "Полномочные Представители правительств государств - членов Объединенного института ядерных исследований".
События развивались быстро - складывалась инфраструктура Института, уже существовал секретариат ОИЯИ (во главе с М. М. Лебеденко), а при нем с октября начала функционировать издательская группа в лице одного корректора - автора этих заметок.

Издательская деятельность ОИЯИ как таковая началась с монографии М. А. Маркова "Гипероны и К-мезоны". Происходило это следующим образом. В секретариате перепечатывали рукопись на алюминиевые формы, которые после правки нужно было отвозить в Москву на ротапринт одной типографии, размещавшейся в подвале дома, в районе тогдашней улицы Кирова.

Так увидела свет и книга М. А. Маркова, и первые 22 препринта ОИЯИ, среди которых были работы В. П. Дмитриевского, И. А. Савина, В. С. Ставинского, В. К. Мельникова, М. И. Широкова и других.

Конечно, Институту нужна была собственная типография. В Москву в НИИ полиграфии на обучение были направлены новые сотрудники издательской группы: И. В. Козубская, А. К. Курятников и В. Т. Олефиренко. Вернулись они квалифицированными специалистами-полиграфистами, можно было начинать работу.

Специального помещения не было, пришлось довольствоваться подвалом лабораторного корпуса ЛЯП, где и начала существование полиграфическая база ОИЯИ. Там были размещены чехословацкие печатные машины, оборудование для изготовления негативов и офсетных форм - словом, все необходимое для офсетного процесса.

Вообще с производственными помещениями издательскому отделу (издательская группа была преобразована в отдел под руководством М. М. Лебеденко 24 июля 1957 года) долго не везло. После постройки здания ЛТФ издательская часть отдела разместилась достаточно сносно на первом этаже ЛТФ, но типография из подвала ЛЯП переехала опять-таки в подвал ЛТФ.
Когда начали строить новое здание для ЛВТА, удалось уговорить дирекцию Института отдать издательскому отделу освобождающуюся пристройку ЛВТА, которая прекрасно подходила для размещения всех служб отдела. Однако когда здание ЛВТА построили, оказалось, что места для размещения лабораторных мастерских не предусмотрено и они остаются в пристройке. Вполне реальная возможность размещения отдела в нормальных условиях сорвалась. Только к сорокалетию ОИЯИ отдел все-таки получил эту пристройку в свое распоряжение. Быстро рос объем работ и их "ассортимент" - увеличивалось и число специалистов. В 57-м году появился свой переводчик - выпускница МГИМО Л. А. Смирнова, впоследствии ставшая широко известным автором прекрасных пособий по английскому языку. Одна из лучших переводчиц ОИЯИ И. С. Зарубина (Балдина) тоже начинала свою профессиональную жизнь в издательском отделе.
В 1958 году пришли в отдел А. Т. Легонцев, Э. А. Штырляева, Л. И. Кушнирук - эти сотрудники стали, что называется, коренными. С 1959-60 гг. работали в отделе Р. Д. Фомина, Г. В. Саковская, Н. А. Кураева (Киселева). Одним из лучших печатников издательского отдела за все годы его существования был С. И. Елизаров - по мастерству, умению чувствовать цвет, форму, с ним рядом можно было поставить только талантливую Лену Устенко.

В 60-е годы в отделе начали работать Н. Н. Зрелова, Э. В. Ивашкевич, Б. Б. Колесова - редакторы, которым выпало на долю осваивать сложную терминологию, работая - учиться, а впоследствии учить других. (В 80-х годах в отделе существовало что-то вроде семинара по редактированию: пришли новые сотрудницы Т. Я. Жабицкая, Е. К. Аксенова, М. И. Зарубина - их нужно было учить).
В середине 60-х веселой дружной стайкой появились в отделе выпускницы 8-й школы - ученицы Д. Н. Белла - Т. А. Топчеева (Бородкина), В. Н. Румянцева, Н. И. Козлова (Короткова). Эти девушки, ставшие ядром наборного отделения, освоившие новейшую по тем временам технику, сейчас работают в разных подразделениях Института, но везде они - среди лучших. Спустя несколько лет в отдел пришли Г. А. Хренова и Т. А. Гордиенко.

1973 год стал печальным для всего Института, а для издательского отдела особенно болезненным: внезапно умер Михаил Михайлович Лебеденко - ушел полный планов, идей, желания работать. Последующие 18 лет руководство отделом легло на плечи автора этих строк. Созданная М. М. Лебеденко полиграфическая база ОИЯИ прочно стояла на ногах и многие годы продолжала оставаться образцовой не только для Москвы и области. К нам приезжали за опытом коллеги из союзных республик и крупных городов России.
Издательский отдел много лет являлся членом секции оперативной полиграфии НТО полиграфии и издательств. На регулярных конкурсах, проводимых этой организацией, наша продукция неизменно получала дипломы за полиграфическое исполнение изданий. Здесь нужно отдать должное художнику В. П. Бочкареву. Специальная подготовка (он окончил оформительское отделение полиграфического института) и просто хороший вкус определяли высокое качество макетов книг, в создании которых он принимал участие.
Важным был вклад и высококвалифицированной переплетчицы Р. Р. Пешехоновой - у нее, как говорится, золотые руки, и завершающий этап создания книги часто определялся ее мастерством.

Может это звучит как штамп, но коллектив отдела действительно делал все возможное, чтобы поддерживать на достойном уровне качество изданий ОИЯИ.
Участие сотрудников в научно-практических конференциях, посещение международных выставок в Москве и Ленинграде давало возможность "держать руку на пульсе". Вместе с другим немаловажным обстоятельством - возможностью приобретать импортное оборудование и полиграфические материалы - это определяло неизменно высокую марку полиграфической продукции ОИЯИ.

Как-то при обсуждении сакраментального вопроса о валютном финансировании издательский отдел выручил крутой юмор Д. И. Блохинцева. Нужно сказать, что хотя суммы выделялись по нынешним меркам весьма умеренные, всегда возникало противостояние: академики - члены дирекции поддерживали издательский отдел, а администрация - зажимала. Вот Д. И. возьми да и скажи, что, дескать, в ОИЯИ поступает множество разных ресурсов, включая и те, что проходят через ОРС, а во вне выходят две субстанции, и одна из них - препринты. Этот довод администрацию убедил.

Рабочих рук в отделе всегда не хватало: получение новой штатной единицы становилось событием, и в этом плане очень выручал так называемый "штат дирекции". Одну-две вакансии можно было получить сверх штата - при условии, что это будут сотрудники из стран-участниц. Обычно у нас хотели работать жены физиков, имевшие гуманитарное образование. По нескольку лет проработали в отделе Г. Бедикэ из Румынии, Я. Фингерова и М. Бэмова из тогдашней Чехословакии, кубинка Э. Леонардо.
В "застойные" времена, когда у трудящихся в ходу, моде и обычае было совершать всевозможные экскурсионные поездки за профсоюзный счет, издательский отдел посетил и Ленинград, и Киев, и Новгород, и Смоленск, не говоря о частых вылазках в Москву на полиграфические выставки.

Обратная сторона медали: существовал и Талдом с его картошкой и свеклой, но здесь выручали немногочисленные наши мужчины Б. А. Варенцов, С. П. Гришков, М. И. Курдин, А. А. Ефремов, ветеран войны А. В. Рыков.

Картина жизни издательского отдела была как бы маленьким зеркалом, в котором отражалась научная жизнь всего Института. Появление новых направлений исследований формализовано выражалось в новых рубриках тематического перечня изданий ОИЯИ. Расширяющиеся контакты ученых, следствием которых явились многочисленные симпозиумы, школы, международные семинары, породили необходимость издавать полноформатные сборники трудов. Творческая активность научных сотрудников и инженерно-технического персонала отражалась в количестве препринтов. В иные годы число их наименований достигало 900. Статей и докладов, шедших "на экспорт", приближалось к 1000. Средний тираж брошюр и сборников находился где-то у отметки 400, т. е. в год издавалось в среднем около 300-360 тысяч единиц полиграфической продукции.

Овеществленная в виде этой продукции научная информация, полученная на установках экспериментаторов и за письменными столами теоретиков, рассылалась по 800 адресам в 56 стран мира. Этой работой в отделе ведала Л. И. Лебедева.
Особенно активным был обмен изданиями с ЦЕРН'ом. Временами оттуда приходили громадные фанерные ящики с трудами различных конференций, симпозиумов, которые издательский отдел пересылал в библиотеки многих институтов.
Публикации ОИЯИ ценились научной общественностью мира весьма высоко: в обмен на наши издания научно-техническая библиотека Института получала бесплатно более сотни названий журналов из 20 стран и больше 10 000 различных статей по тематике ОИЯИ из 37 стран мира.

С какого-то момента стало ясно, что наши издания можно распространять и за валюту, которой так не хватало отделу, работавшему на импортных материалах! Задолго до рыночной экономики, охватившей страну после 1992 года, мы занялись торговлей, причем на свой страх и риск - ни с кем ничего не согласовывая. Доходило до курьезов: доллары иногда приходили в отдел просто в почтовом конверте вместе с запросом на публикацию, что создавало трудности бухгалтеру Наталье Петровской - Центробанк не мог взять в толк, как такое возможно!

По инициативе Д. В. Ширкова с 1975 года стало выходить новое издание "Лекции для молодых ученых", с 1984 года по предложению академика А. М. Балдина ОИЯИ стал издавать вначале как бы свой, полуофициальный, а в скором времени вполне узаконенный журнал "Краткие сообщения ОИЯИ". 1988 год тоже был отмечен новым изданием - "Новости ОИЯИ".

Интерес к работе издательского отдела всегда был велик не только у рядовых научных сотрудников, ежедневно сдающих свои рукописи, но и у академиков.

В отдел часто заходили то Илья Михайлович Франк, то Георгий Николаевич Флеров, то Бруно Максимович Понтекорво, то Михаил Григорьевич Мещеряков - абсолютно разные, непохожие, объединявшиеся только одним: каждый личность - неповторимая, яркая. От тех дней сохранились шутливые открытки-поздравления, фотографии с дарственными надписями и даже смешной стишок Б. М. Понтекорво.

Особенно часто приходилось встречаться с Н. Н. Боголюбовым - подписывать сопроводительные документы к публикациям должен был директор Института или лицо, им уполномоченное. При жизни Д. И. Блохинцева обычно он заменял Николая Николаевича, а позже это были либо В. Г. Кадышевский, либо А. Н. Сисакян.

Свои ощущения от общения с Н. Н. Боголюбовым я могу выразить (ни в коей мере не претендуя на параллель!) словами известной журналистки, сказанными ею о И. Бродском: "Говорить с ним было счастьем, - он оперировал... культурой веков и стран, но даже чувство собственной очевидной неполноценности этого счастья не уменьшало". Часто приходилось испытывать ужасную неловкость от того, что Николай Николаевич должен был за один "сеанс" расписаться иногда до двухсот раз. Он понимал, что это - неизбежность и никогда не раздражался, даже если был усталым или не вполне здоровым.

Впрочем, соблюдение формальностей имело место не только у нас. Когда в отдел пришло письмо из Беркли за подписью Гленна Сиборга(!) с просьбой разрешить включить два препринта ОИЯИ (речь, понятно, шла о работах Ю.Оганесяна со товарищи) в американский сборник, стало очевидным, что правила строги и "там", хотя речь шла, конечно, об авторском праве.

Кстати, наши ученые имели по сравнению, скажем, с сотрудниками академических институтов, несоизмеримо меньше проблем с оформлением своих публикаций и докладов. В стране существовал жесткий порядок такого оформления, ОИЯИ в этом плане подпадал под юрисдикцию страны местонахождения. Часто ситуация по срокам бывала стрессовой, но только для сотрудников отдела - для физиков все оставалось за кадром. Нужно сказать, что "инстанции" проявляли понимание - шли навстречу нашим просьбам, и, как правило, ученые получали "о'кей на вывоз" вовремя.

Однако помню два очень неприятных случая. В 1969 году из ФИАНа передали для опубликования в виде "Сообщения ОИЯИ" рукопись статьи А. Д. Сахарова "Антикварки во Вселенной". М. М. Лебеденко поручил мне ее редактировать. В то время имя Андрея Дмитриевича мне мало что говорило. Обратила только внимание на непривычное для наших публикаций посвящение: "Посвящается моей жене". Согласование корректуры с А. Д. Сахаровым шло через ученого секретаря ЛНФ А. И. Говорова, которому опальный академик прислал довольно пространную записку. После набора, вычитав гранки, сдала их в печать. Когда брошюра была уже готова, Михаилу Михайловичу позвонили и приказали пустить тираж под нож.

Второй случай - подобный. К 60-летию Бруно Максимовича Понтекорво мы сделали персоналию (библиографическую брошюру, какие выпускали к юбилеям членов Академии). Б. М. знал, что такая брошюра готовится - обычно юбиляры помогали библиографам готовить список трудов. И опять, когда тираж был уже отпечатан (и "залитован"), на него был наложен запрет каким-то сверхбдительным чиновником. На этот раз ничего уничтожать не стали, но рассылать не посмели. Когда Б. М. отмечал следующий юбилей, предложила ему весь тираж, но он взял только пару экземпляров и как-то грустно пошутил...

Последние годы принесли много изменений. Хочется верить, что движение нашего общества к открытости - необратимо. Пусть для тех, кто придет в науку завтра, случаи, подобные приведенным, станут чем-то вроде малоправдоподобных анекдотов.

Эти заметки не претендуют, конечно, на историографическую полноту. В узких рамках газетной статьи удалось коснуться только каких-то главных вех становления издательского отдела, вспомнить и назвать далеко не всех. Это просто небольшая часть впечатлений человека, жизнь которого на протяжении 36 лет была тесно связана с издательским отделом ОИЯИ.