Виктор Лихачев Вы любите Доменико Циполи? Когда много времени проводишь в электричках, они становятся для тебя и читальным залом, и столовой, и спальней. Правда, сейчас в ⌠длинной и зеленой■ не выспишься: чуть задремлешь, как над твоим ухом: ⌠Прошу прощения за беспокойство. Доброй вам дороги. Хочу предложить вашему вниманию...■ Тьфу! Один за одним, один за одним, чего только не продают. Вот и в тот раз, только торгаши эти путейные угомонились, и собирался я оставшийся часик покимарить, как мужик, что напротив меня сидел, спрашивает: не подскажете, мол, который час? А у самого часы на руке. Он взгляд мой поймал и говорит: они у меня отстают. Сказал я ему сколько времени, едем дальше. Молчим. Чувствую, поговорить мужичку больно хочется. Не спорю, иной раз в дальней дороге не плохо время в разговоре скоротать. Но когда ты всю ночь стройку дозором обходил - тут не до беседы. А мужик не унимается, то одно спросит, то другое. Я же отвечаю однозначно: ⌠да■, ⌠нет■, ⌠откуда я знаю■, а сам все думаю: посмотри сколько народу вокруг, выбери кого-нибудь другого для разговора. И всем видом показываю, как мне спать охота. Грубить человеку не хочется, да и зачем по пустякам собачиться. А человек тот возьми, да и спроси: вы во всякие странные явления верите? В какие такие странные, переспрашиваю, - в тарелки летающие? Нет, отвечает, это все хренатень всякая, я про то, что в жизни вещи чудные происходят порой... Вспомнил, мистикой это зовут. Другой бы рассказал - в жизнь не поверил. Вот и мне никто не верит. Я плечами жму, продолжаю молчать, он же не останавливается: вы извините меня, сам не знаю, почему к вам подсел и пристаю сейчас. Вижу, что не хотите разговаривать, а терпите... Глаза у вас не злые. Не замечаете, сколько сейчас злых глаз вокруг? Не люди, а оголенные провода - чуть прикоснешься - хана. Не поверите, я даже засмущался.. ⌠Глаза не злые■. Обычные глаза. А вот про злых людей он верно сказал: раньше люди добрее были. - Не спорьте, не спорьте, - мой сосед напротив даже руками замахал. Смотрю, принюхиваюсь - не пьяный. - Только не подумайте, я всего лишь бутылочку пива пригубил. С этого ведь не напьешься, правда? О чем это я? Да, мне показалось, что вы мне обязательно поверите. Вам до конечной? Мне пораньше выходить, я коротенько обо всем расскажу, а уж вру я , или нет, судить вам. Родом я из города К. Не приходилось там бывать? Шахтерский городок, зеленый очень, домики в основном частные или двухэтажные. Из Москвы приедешь к матери погостить - словно в рай попадаешь: липы цветут, по центральной улице куры с петухами ходят, тишина... Вот только приезжать стал домой все реже. Сами знаете, работа, заботы, билеты дорожают. Но раз в полгода - обязательно! Мать - это святое. Согласны? Так вот, лет восемь назад, а то и больше, когда приезжал, чувствую: что-то не то. Будто не хватает чего. Потом сообразил. Наш дом на окраине города стоит, мимо него дорога к кладбищу городскому ведет. И сколько себя помню, мимо дома нашего похоронные процессии всегда проходили. Обязательно с оркестром. Бывало, мать музыку только заслышит и сразу спросит: ⌠ Интересно, кого сегодня понесли? ■ короче, понял чего не хватало: музыки. Без оркестров теперь хоронят, в тишине. Ну, понял и понял. А я неожиданно в воспоминания ударился: мам, спрашиваю, а ты помнишь в оркестре похоронном мужчина ходил, на трубе играл? Высокий, худющий, неулыбчивый такой? Мать долго вспоминала, потом говорит: ты, наверное, о Сергее... как же его фамилия, дай Бог памяти? Мать у него еще почтальоном работала... Умер он, как раз год назад, под петровки. Говорят, сердце у него больное было. А ты разве знал его? Да нет, отвечаю, просто спросил. Я на него внимание всегда обращал. У них в оркестре один он молодой был... И еще трезвый - перебила мать. Не пил. А все равно помер. Поговорили мы таким образом - и забыли. А тут племянник, сын моей младшей сестры, дня три прошло, не больше, домой какие-то бумаги притаскивает. Смотрю, журналы старые, газеты. Зачем, говорю, племяш, мусор этот домой приволок? Мы, отвечает, сейчас все собираем и сдаем - бумагу, бутылки, проволоку медную. Я подумал, может ты себе что посмотришь. Бабушка говорит, ты любил в детстве книги читать. Не выдумывай, говорю. Сейчас я только газету с программой читаю. Да и валялись эти журналы не весть где, по ним, небось, крысы бегали. Уноси. Племянник стал рухлядь обратно собирать, и вдруг из кипы газет тетрадка выпала. Мы такие тетрадки общими называли, она девяносто копеек стоила. Поднимаю, открываю. Написано что-то. Почерк четкий такой и перед каждой записью число стоит. Понял я: дневник чей-то. Любопытство меня разобрало, дай, думаю, посмотрю. Все равно, если тетрадь эту на свалку выбросили, она хозяину не нужна. Уселся в кресло поудобнее. И чем дальше читаю, тем на душе муторнее становится. Какой-то беспросветный человек писал. К примеру, пишет о том, что дождь идет, пометку делает - тоска. Какой-то Коля их с ребятами обсчитывает - тоска. Не понимает никто его в этом мире - тоска. И так изо дня в день. Да, и еще о каких-то жмуриках писал. Сегодня одного отнесли, позавчера двоих. И тут до меня дошло: это же кто-то из похоронного оркестра писал! Аж мурашки побежали. И почему-то я эти записки с покойным Сергеем связал. В самом деле, у него и вид интеллигентный - другие такими алкашами были, - какой там дневник! И понятно стало, отчего мрачный он ходил... Я сначала тетрадь выбросить хотел. Но потом передумал: во-первых, она на том свете Сергею не нужна, родичей в городе у него не осталось, да и вчитался я как-то, даже интересно стало. Он знал много, стихи писал. Я о многих авторах только из его дневника узнал. Например, Кафка какой-то. Слыхал? Вот и я нет. И, знаешь, все у трубача в жизни было плохо. Городишко маленький, его не понимают. Одну фразу я запомнил: ⌠ я бываю счастлив только поздним вечером. Мать засыпает. Я ставлю любимую пластинку - концерт для флейты Телемана, достаю фотографию Зои и... Я уношусь из этого богом забытого городка в царство грез и мечты ⌠. Ну и дальше в том же духе. Про Зою эту он много раз упоминал, наверное, любил. Сам - то Сергей, мать говорила, одиноким был. Ни жены, ни детей. Как от такой жизни не свихнуться? Одним словом, прочитал я дневник, вздохнул о человеке. В самом деле: я его строчки читаю, а его нет на свете. В дневнике три самых часто встречающихся слова: тоска, жмурики и Зоя. Кто такие жмурики? А это они, музыканты, так покойников называли. О Зое разговор особый. Как-то неудобно, согласись, за чужой жизнью подсматривать, но из дневника я вывод сделал, что у них ничего не было. Короче, я тетрадь оставил у себя - выбрасывать не стал. Не поверите, родство какое-то с этим несчастным Серегой почувствовал; жалко было и рвать дневник, и чужим глазам его показывать. Прошло еще полгода. На Рождество снова приезжаю на родину. Встречу с матушкой отметили, я ей о внуках рассказал, о своем житье-бытье. Вдруг - звонок в дверь. На пороге женщина незнакомая стоит. Миловидная такая, беленькая. Лет около сорока. Смущается очень и просит уделить ей несколько минут. отчего не уделить? Проходим мы в комнату, она все сумочку теребит, волнуется, никак разговор не начнет. А мать мне на ухо шепчет, мол, это директор нашего дома культуры. Женщина услышала и говорит: - Да, я в ДК работаю. Меня Зоей Петровной зовут. - Я, конечно, тоже представился. Женщина продолжает: - Не знаю, как начать, Владимир Иванович, уж больно странно все... Скажите, вы дружили с Сергеем? - С каким Сергеем? - С Сергеем Ивановым. Он в музыкальной школе работал и ... на похоронах подрабатывал. Меня будто током шибануло, аж весь хмель из головы выветрился. А вы, спрашиваю, та самая Зоя? Пришел черед ей удивляться. Ну я и рассказал все как есть и тетрадку показал. Зоя внимательно слушала, тетрадку мою, то есть Сергееву долго в руках вертела, а потом говорит: - Но я все равно ничего не понимаю. Думала, что вы были ему другом... А зачем же он тогда... - Что - тогда? - Хорошо. Теперь моя очередь рассказывать. Сергей... он - , Зоя явно не знала, как вести разговор. - Сережа был очень тонкий и ранимый человек. Самое смешное, что в жизни мы почти не общались. Так, здравствуй - до свидания. Разумеется, я догадывалась, что ... нравлюсь ему. Любая женщина это бы поняла. По взглядам, по тому, как он, будто случайно, всякий раз оказывался там, где была я. Что-то более серьезное у нас вряд ли получилось, даже если бы он и признался в своих чувствах. К тому же у меня муж, три сына, сейчас вот у старшего мальчик родился. Нормально, поверьте, живем. А тут, когда Сергея не стало - я об этом только дней десять спустя узнала, - пришла ко мне сестра его двоюродная, Оля. Пришла, и отдает вот это. И Зоя достала из сумки тетрадь на подобии той, что была у меня, только цвета другого. Затем протянула тетрадь мне. - Так вот, Ольга сказала, что перед смертью Сергей просил отдать тетрадь директору ДК Зое Петровне. Здесь письма его... - К вам? - Да. И я хочу, чтобы вы их взяли. - С какой, простите, кстати? Они же вам писаны. Она глубоко вздохнула: - Буквально несколько дней назад мы в комнате перестановку делали, чтобы кроватку для маленького поставить. И эта тетрадка вроде бы глубоко спрятана была, а вдруг возьми и упади на пол. Слава Богу, Все обошлось. Но как бы я мужу объяснила, что человек, который мне такие слова писал, со мной даже не поговорил ни разу? Что чужой он мне был и не нравился совсем. Кто подтвердит мои слова? А с другой стороны, не выбрасывать же тетрадь. Подло это как-то. Тут я буквально взорвался: - А почему вы не спросите меня, сколько раз я с Сергеем Ивановым, царство ему небесное, говорил? Ни разу! Слышите, ни ра-зу! Сначала на меня одна тетрадь сваливается, сейчас вы мне другую суете... - Извините меня, Владимир Иванович, я понимаю, ситуация глупейшая, но я вам еще не все объяснила. Сейчас я перехожу к самому важному. Вы спокойно послушайте, прошу вас. Так вот, несколько недель назад Сергей стал мне сниться. Я маме своей рассказала об этом, она посоветовала в церковь сходить и поставить за упокой его души свечку. Мол, душа Сергея поминовения просит. Я так и сделала. - Ну и? - Ничего не изменилось. - Думаете о нем часто, вот и снится. Или к перемене погоды. - Три недели погода меняется? Да и что, мне больше думать не о ком? К тому же во сне он молчал вначале, а вот недавно вдруг разговаривать со мной стал. Короткую фразу скажет - и как будто растает. Первый раз он произнес: ⌠не нужно - отдай■, в следующий раз: ⌠Дзержинского 15■, а вчера... - А вчера к адресу он добавил мои полные анкетные данные. Послушайте, я... - Владимир Иванович! Но первая его тетрадь к вам действительно попала. Ведь так? - В Зоиной интонации, до этого почти извиняющейся, неожиданно появились твердые нотки. Я замолчал. - Прошлой ночью Сергей сказал: ⌠Он единственный меня вспомнил. И музыку.■ А потом добавил: ⌠Прощай!■ Сегодня мне не снился... Наш городок маленький, я узнала, что по адресу Дзержинского 15 живет ваша мама, что у нее есть сын, возраст ваш сказали - вы с Ивановым ровесники. Также мне сказали, что вы в наших краях редко бываете, но на всякий случай, я взяла тетрадку. Вот и все, остальное вы знаете. Мы надолго замолчали. Я вертел в руках тетрадь, а женщина, опустив низко голову, неподвижно сидела на стуле. Потом подошла к окну: - Знаете, Сережа так тонко чувствовал природу. В одном письме ко мне он просто замечательно описал, как на наш город падает снег тихими зимними вечерами... - Зоя... Зоя Петровна, - перебил я ее. - У меня такое ощущение, будто все это чей-то розыгрыш. Вам так не кажется? И расскажи мы сейчас кому-нибудь все это - нас люди насмех поднимут, а если будем настаивать - в психушку свезут. - Я все рассказала, как было. - Нет, не обижайтесь, я верю. Как верю в то, что адрес этого дома - Дзержинского 15... Я о другом сейчас: у вас есть какое-то объяснение всей... - Всей это мистике, - подсказала она слово. - Вот-вот, мистике, или чертовщине. - Может быть, вы об этом сами сказали - Сергей хотел... Электричка остановилась. И тут только я заметил, что наш вагон заметно опустел: москвичи - дачники почти все вышли, остались те, кто ехал до конечной станции. - Что, это платформа 154 километр? - встрепенулся мой сосед. Он вскочил, схватил с полки рюкзак, сумки, стоявшие рядом и рванул к выходу. - Простите,- крикнул он мне на ходу. - Я ничего не сочинил... Может, увидимся еще. И с этими словами мужчина скрылся в тамбуре, расталкивая входящих в вагон людей. - Чумовой, - произнес кто-то ему вслед. - Да заснул человек, вот и все - с кем не бывает? - Смотрите, тетрадь какая-то на полу валяется. Наверное, он выронил. На полу действительно лежала общая тетрадь в красной обложке. Как пятно крови на грязной земле. Сидевший рядом старик толкнул меня плечом: - Молодой человек, говорят, ваш приятель что-то оставил. Возьмите, при встрече передадите ему. Я хотел ответить, что видел его впервые, но мне уже передавали тетрадь... Дома я ее открыл. Почерк разборчивый, даже красивый. Никаких фамилий на обложке, но мне не надо было ничего объяснять. Я знал, кто это писал и кому. Сергей Иванов свои послания Зое записывал в общей тетради. Раз в неделю,( числа были проставлены ) он писал ей, порою несколько листов, а порой несколько строк. Для последнего, предсмертного письма места не хватило, Сергею пришлось писать на внутренней стороне обложки. Я не решился читать другие письма, а вот последнее прочитал. Потом разорвал тетрадь пополам и выбросил ее в мусорное ведро. Затем позвал сына и попросил вынести ведро. Но в дверях остановил его и полез в ведро. Короче, я оставил себе листок и обложку с последним письмом. Спросите меня, зачем делал все это - не отвечу. Не знаю, и все. А вот и само письмо. ⌠ 18.01.92г. Еще одно последнее сказанье, и летопись окончена моя. Грустная, и одновременно смешная летопись, Зоинька. В пятницу был у Елены Николаевны. Я ей про одышку, про то, что задыхаюсь, а она мне в лоб: у вас, Сергей, такой стеноз, что я удивляюсь, как вы вообще еще по земле ходите. Потом про операцию сказала. Только где я деньги на нее найду? Да если бы и нашел, что толку: два-три года - и все по новой. Одним словом, я решил, чему быть, тому не миновать. Впрочем, стоп. Прости. Зачем я нагружаю тебя своими проблемами? Да и место надо экономить - его совсем немного осталось. Заканчивается тетрадь - заканчивается жизнь. Ты эти строки прочитаешь, только в том случае, если меня уже не будет в живых... Опять не то. Что-то хочется сказать особое, самое-самое важное, а не получается. Вот у Доменико Циполи есть одно произведение для органа, - я бы тебе его поставил - и все стало бы ясно. Без слов... Мне порой кажется, что я - какая-то ошибка природы. Прожил на земле сорок лет, а умру вздохнет ли кто? И винить- то мне кроме самого себя некого. Ах, если б можно всю жизнь сначала прожить! Сейчас же я только могу предостеречь других: люди, посмотрите, как жил этот... урод - и не живите так. Аминь. В самом деле, я всю жизнь только и делал, что ждал и обижался. А чего ждал, сам не пойму. На кого обижался? Да на всех, кроме себя. Обижался, что в городишке нашем уездном родился - дыра-дырой; что в консерваторию меня не приняли; на девушку обижался, которой в музучилище записку любовную написал, а она меня на смех подняла... А еще - я жалел себя. О, как я любил себя жалеть! И еще мечтать. Если ты внимательно перечитаешь все мои письма к тебе, то, наверняка, обратишь внимание на такой посыл: я к тебе никогда не подойду... твое счастье для меня превыше всего... не хочу того, не могу сего... Фрейда вспоминал, подсознание к месту и не к месту приплетал. Чушь собачья! Я просто боялся, а вдруг ты ответишь - ⌠да■. И что дальше? Надо будет делать какие-то шаги, погружаться в реальность. Мне же легче было придумать любовь, чем разделить ее с другим человеком... Я не открещиваюсь от тех слов, что писал тебе: ты, Зоинька, была светлым лучиком в моей жизни. Но почему, почему я весь мир сфокусировал на себе самом, на своих переживаниях? Почему, наконец, сами переживания ценил больше реальной жизни? И, знаешь, в последние год-полтора во мне стало что- то потихонечку меняться. В прошлом году я ездил на консультацию в Москву, и там вдруг впервые понял, какое это счастье - жить в маленьком зеленом городке, где все друг друга знают, где нет толпы, рева машин, где не читают на ходу. Когда похоронил маму, только тогда до меня дошло, каким святым человеком она была. Как любила меня. Но я то считал это само-собой разумеющимся: раз мать, должна любить. А она и умирая, не о себе думала, а о том как я буду без нее жить. И стал я, Зоинька, в себе разбираться. Не жалеть, а именно разбираться. И знаешь к какому выводу пришел? Все дело в том, что внутри нас. Если дряни всякой полно - не страшно, от мусора можно очиститься. Хуже, когда в душе пустота, когда цели в жизни нет, когда не знаешь, зачем живешь. Тогда - беда. Тогда даже если влюбляешься, то только для того, чтобы душеньку свою пустую потешить. А любви без самоотдачи, без самопожертвования не бывает. Вот мама любила меня. А я ее? Получается, что и тебя не любил, а свою любовь к тебе... Все чаще о боге думаю. Даже в церковь один раз ходил. Стоят там люди - крестятся, что-то непонятное поют - в душу к ним не залезешь. Мне же непонятно и скучно. И на сон тянет. Это, наверное, была бы соломинка, я имею в виду веру в бога, но... Не могу, да и поздно уже. Я стольких людей на тот свет проводил, стольких, прости за черный юмор, в гробу видел - молодых, старых, детей, что вряд ли поверю в какое-то бессмертие души. Сказки! Хотя... Когда от Елены Николаевны домой плелся, то и дело останавливаясь, чтобы отдышаться, мысль странная в голову пришла. Чего бы ты, Сергей Сергеич, попросил у бога, если б он был? Думаешь, Зоинька, я здоровья попросил? Нет, я решил, что попросил бы у него тихой смерти. Во сне. Чтобы жить, надеяться, что впереди еще много дней, а потом вдруг уснуть - и все. Чтоб страха этого дурацкого не было, тоски смертной. Знаю, пользы от меня в жизни не было, но, может, мне зачтется, что когда я людям на похоронах играл, провожая их в последний путь - я ни разу не халтурил... Заканчиваю. Мой дед говорил: самое главное, дотянуть до вешней воды - значит, будем жить. Все-таки, хорошая эта штука - жизнь, как говаривал классик. Кстати, твое имя в переводе с греческого означает жизнь. ЗОЯ - ЖИЗНЬ! Так-то. Давно, еще до встречи с тобой, прочитал я поэму молодого Вознесенского. Она называлась ⌠Оза■, как я понял это одновременно имя Зоя и слово ⌠жизнь■ в авторской шифровке. Мне ранний Вознесенский нравился очень. Сейчас поэму ту забыл, но несколько строк вспомню. Пусть они будут моим последним поклоном к тебе. Прощай. Твой Сергей Иванов.■ Аве, Оза. Ночь или жнивье, Псы ли воют, слизывая слезы, Слушая дыхание твое. Аве, Оза. Умоляю, жизнь не плодоовощи, Почему ж шинкуют вкривь и вкось? Аве, Оза, опоздали мы чудовищно, Но еще чудовищнее - врозь. Вы, микробы, люди, паровозы, Умоляю, бережнее с нею... Дай тебе не ведать потрясений, Дай тебе не ведать, как грущу У магнита я печальный полюс, Ты же светлый. Пусть тебе светло, Я тебя не огорчу собою, Даже смертью - не отягощу, Даже жизнью - не обеспокою... Аве, Оза. Пребывай светла, Мимолетное - невозвратимо. Я не укоряю, что прошла. Благодарю, что проходила. Мне же осталось досказать немного. На той обложке, где стихотворение было написано, в самом низу чьей-то рукой написано: ⌠Скончался С. И. 30.06.92г. Он умер, как и хотел. Медсестра рассказала, что она утром даже градусник не стала ему ставить - так ( думала ) он сладко спал.■ Загадал мне тот мужик из электрички задачу. Сколько времени прошло, а все не идет из головы и случай этот, и Сергей Иванов, нет-нет, да и вспомнится. Получается, я от Владимира Ивановича из города К. эстафету принял. Что же мне дальше делать? А недавно с сыном в магазин за кассетами ходили. Мы ему какую-то ⌠Энигму■ искали, а я у продавца про Доменика Циполи спросил. Нет, говорит, о таком даже не слышал. Бах, Вивальди - это пожалуйста. И Телемана, спрашиваю, нет? Что у вас вообще за магазин такой? Так что пока я музыку, которую Сергей любил, не слушал. А хочется. Думаю, красивая. 1