Александр Михайлович Балдин. Штрихи к портрету

О науке, жизни, учителях...

Сегодня исполняется 90 лет со дня рождения академика Александра Михайловича Балдина, выдающегося физика, около 30 лет возглавлявшего Лабораторию высоких энергий ОИЯИ. Юбилею посвящен научный семинар, который открывается в конференц-зале ЛФВЭ. В нашем спецвыпуске, подготовленном к юбилею, публикуются автобиографические материалы и воспоминания ученых, работавших с Александром Михайловичем.

Последнее публичное выступление академика А.М.Балдина состоялось 28 февраля 2001 года на семинаре, посвященном его юбилею. В этом исповедальном по форме и по сути выступлении содержатся важные оценки роли науки и ее истории, в нем отражается незаурядная личность Александра Михайловича Балдина и обаяние его живой речи.

...Особенно я хочу помянуть добрым словом Николая Николаевича Боголюбова, который в значительной мере меня и создал. Он заметил меня, когда я приезжал в теоретическую лабораторию. Меня сделали членом ученого совета лаборатории еще в 1958 году. А в 1960 году мне крупно повезло. Была направлена первая большая делегация в Америку. Руководил делегацией Дмитрий Иванович Блохинцев. Владимир Иосифович Векслер был среди ее руководителей. Там было много разных обсуждений. У меня получилось так, что я почерпнул культуру дубненскую, дисперсионную, и применил ее к фоторождению мезонов, которое тогда было одной из центральных проблем. Этой проблемой я занимался около 10 лет. На этой конференции я много раз выступал. На конференции крупнейшие физики, такие как Фейнман, начали задавать вопросы, из которых я понял, что они "дисперсионщину" в таком виде, как знает школа Боголюбова, не знают. Бете тоже вдруг этим очень заинтересовался. На такой интерес к моим выступлениям обратили внимание Николай Николаевич и другие члены делегации. Он мне сказал: "Пишите докторскую диссертацию". Я говорю: "Николай Николаевич, я об этом еще не думал". Мне было 34 года. Он сказал: "Пишите". По приезде сюда он со мной побеседовал еще и сказал: "Вот, переплетите все эти ваши работы и действуйте". Я был очень смущен этим предложением. Тем не менее Владимир Иосифович Векслер согласился быть оппонентом, согласились и Анатолий Алексеевич Логунов и Александр Сергеевич Давыдов.

Защищался в Дубне. Николай Николаевич заболел и пришел на этот совет с температурой, что меня совершенно поразило. Я до сих пор это забыть не могу. Защиту быстро провел, а потом сказал: "А вы знаете, ведь я председатель экспертной комиссии". Он пришел на экспертную комиссию, как мне рассказывали, вынул диссертацию из большой пачки и сказал: "А вот эта диссертация имеет международную апробацию, все остальные не имеют такой апробации. Кто против?" Я в результате нежданно-негаданно стал доктором за полгода. И потом в течение многих лет он уделял мне внимание. Причем, с Николаем Николаевичем было очень трудно разговаривать. Он внимательно слушал, быстро схватывал. Он сидел, и, казалось, он спит, не воспринимает ничего. Но потом вдруг делал очень дельные, точные замечания, подводящие итог всей дискуссии. Причем понять, как шла его мысль, невозможно было совершенно.

Тут много говорилось о синхрофазотроне, о Владимире Иосифовиче Векслере. В недрах его лаборатории я, собственно говоря, и вырос. Моисея Александровича Маркова, конечно, надо помянуть, потому что он мой учитель. Он первый из теоретиков понял, что будущее квантовой теории поля лежит в области экспериментов на ускорителях. Он подготовил целое поколение физиков - теоретиков, работающих в тесном контакте с экспериментом. У Моисея Александровича был философский склад ума. К нему тянулись молодые творческие люди. Во время нашего знакомства он подвергался страшной критике как "основатель физического идеализма в нашей стране". Это был страшный скандал, который многие уже не помнят. Мы, молодые люди, к философии относились довольно-таки скептически. Но глубину понимания основных проблем естествознания, конечно, мы почерпнули именно у Моисея Александровича. Именно то, что нужно все-таки держаться эксперимента, для того, чтобы позднее не воспарить слишком далеко в философию. Это сочетание философского мышления с конкретной разработкой программ для ускорителей, это, конечно, уникальная черта Моисея Александровича Маркова. Я очень многим ему обязан. Это мой учитель.

Здесь много говорилось об ускорительном комплексе ЛВЭ. В построение теории синхрофазотронов нас, двух студентов МИФИ, вовлек М.С.Рабинович. Он же организовал наше зачисление в ФИАН и участие в разработке проекта синхрофазотрона с самого начала. ФИАН прекрасно отметил мой юбилей, считая меня чистым фиановцем. Я постоянно говорю - из ФИАН никуда не уходил, потому что ЛВЭ - "фиановская" лаборатория. На всех томах проекта синхрофазотрона стоит подпись "Утверждаю" С.И.Вавилова, директора ФИАН и президента Академии наук. Подписал же проект 5 января 1951 года новый директор ФИАН академик Д.В.Скобельцын. В те годы утверждение такого проекта было огромной ответственностью. Д.В.Скобельцын спустя много лет часто спрашивал меня о работе синхрофазотрона. Его беспокоили неудачные технические решения по этому ускорителю. У меня было довольно много встреч со Скобельцыным. На меня производили очень большое впечатление высокая культура этого представителя древнего дворянского рода, его эрудиция. Он был основателем физики высоких энергий, физики космических лучей и пользовался огромным международным авторитетом. Его суждения были точными, жесткими и нелицеприятными.

На меня большое влияние оказали и ровесники из фиановских научных школ, из школы Боголюбова, люди помладше, из моей школы, а также сотрудники ЛВЭ. Конечно, я от них много почерпнул. Без них бы я мало что смог сделать по крупным проектам. Я спонтанно так говорю, но, тем не менее, мне хотелось бы поблагодарить и администрацию Дубны, которая очень мне помогла, помогла здесь основать мою большую семью.

Материал подготовил Евгений ПЛЕХАНОВ,
февраль 2011 года